Крещение Руси как политический проект

Сторонники Московского патриархата настаивают, что другие православные конфессии образованы самовольно и не признаны остальными мировыми православными Церквями.

Их оппоненты напоминают историю Русской православной церкви: избрание в первой половине XV века митрополита Ионы при уже имеющемся митрополите Исидоре, фактическое заточение Вселенского патриарха в Москве в 1589 году (после чего тот вынужден был признать Московскую митрополию Патриархатом), наконец, сомнительные обстоятельства “передачи” Киевской митрополии из-под омофора Константинополя под Москву в 1686 году.

Специалисты-религиеведы, между тем, указывают, что в православной традиции вопрос образования автокефальных (самоуправляющихся) церквей не имеет однозначного трактования. Так что этот вопрос был и остается исключительно политическим.

И это не должно удивлять. Сегодня, когда Украина отмечает 1022-летие Крещения Руси, следовало бы вспомнить, что исключительно политическим было еще само упрочение православия на восточнославянских землях. В конечном итоге Крещение стало результатом целого ряда случайностей и интриг, сопровождавшихся шантажом, изменами и кровопролитием разной степени жестокости.

В последней четверти Х века Византию, которой сильнее всего досталось от болгар, потрясла очередная гражданская война. В 987 году полководец Вард Фока провозгласил себя императором; его поддержали малоазийские провинции. Казна “легитимных” императоров в Константинополе — а царствовали тогда два брата, Василий ІІ и Константин VII — была почти пуста.

В этих условиях братья-императоры попросили о помощи давно знакомых им русов, и князь Владимир не мог не воспользоваться возможностью.

На помощь Василию и Константину князь отправил шесть тысяч воинов (которые, что характерно, после победы над узурпатором остались на службе в Византии). В награду же находчивый князь просил не много, не мало — руки царевны Анны, императорской сестры.

Сказать, что при константинопольском дворе это восприняли как невероятную наглость — значит не сказать почти ничего. В свое время Анну не отдали даже за христианина Оттона Великого, императора Священной Римской империи — а тут варварский “каган”!

Однако деться было некуда. Фактически единственным требованием, от которого Константинополь отступить не мог ни в коем случае, было требование к князю Владимиру креститься и крестить своих подданных. Но, возможно, именно это и входило в далекоидущие расчеты Киева. Мол, не мы у них крещения просили, а они нас просили креститься!

Тут следует напомнить, что вообще-то князь Владимир к тому времени был известен как ярый гонитель христиан. Именно “благодаря” ему на Руси появились первые мученики. Как утверждает летописная традиция, это были двое варягов из его дружины — отец и сын. По преданию, отцу выпал жребий принести сына в жертву богам в честь победного похода на ятвягов в 983 году. Отец отказался, и дружинники разорвали обоих.

Вместе с тем, судя по источникам — к сожалению, очень скудным — Владимир понимал нежизнеспособность традиционного язычества. Однако сперва он никоим образом не стремился к христианству: первой его религиозной реформой было введение своеобразного “пантеона для аристократии” во главе с Перуном (вероятно, по скандинавскому образцу).

Впрочем, этот пантеон не пришелся по вкусу простонародью, которое продолжало чтить “своих” богов: Даждьбога, Велеса, Мокошу, Сварога и прочих. Справедливости ради следует сказать, что почти все наши сведения об этих богах почерпнуты из “политической мифологии” XIX — начала ХХ веков. На самом же деле мы даже не знаем, является ли “Даждьбог” именем, или просто... вежливым крестьянским приветствием.

Однако сам факт наличия “народного пантеона” в противовес “пантеону аристократов” не подлежит сомнению. Кроме всего прочего, это противопоставление объясняет, почему позже никто из киевлян так и не стал на защиту идола Перуна, которого топили в Почайне.

Но вернемся к матримонии с принцессой Анной. Очевидная (для тогдашнего сознания) проблема с крещением заключалась вот в чем. Если бы Владимир женился на Анне по христианскому обычаю, он должен был бы не только отослать своих жен, но и признать незаконными рожденных с ними сыновей. Этих сыновей, по некоторым источникам, у князя было 12. Цифра слишком мистична, чтобы быть точной — но детей у Владимира до его крещения все-таки было много.

Однако после отказа от рожденных “в грехе” детей, эти дети лишались всех княжеских привилегий. По крайней мере, по обычному “праву” варяжско-славянских жен. Но многие из его сыновей были уже взрослыми — старше 14—15 лет — и, по обычаю того времени, служили в дружине или занимали определенные “административные”, как мы бы сегодня сказали, должности.

Мог ли князь-военачальник безнаказанно лишить собственных сыновей должностей “полевых командиров” и “офицеров Генштаба”? Вопрос риторический. Да и кем бы он их заменил?

Как эта коллизия была решена, доныне точно неизвестно. Так или иначе, от жен своих Владимир перед свадьбой с Анной отрекся, гарем раздарил дружинникам (очень христианский поступок, не так ли?), а сыновей отрядил руководить отдаленными волостями Руской Земли.

Трудно удержаться от замечания, что, возможно, от последних и пошли многочисленные междоусобицы, из-за которых Русь, в конце концов, пала перед монголами.

Что же касается бракосочетания князя Владимира, то за принцессу ему еще пришлось повоевать. Летописи утверждают, что князь, согласившись на крещение, двинулся в низовье Днепра и тщетно ждал там невесту, которая и не думала выезжать из Константинополя. Только несколько месяцев спустя, разгневавшись, князь пошел на крайние меры — осадил греческий город Херсонес, известный на Руси как Корсунь.

Показательно, что храбрые, но не очень продвинутые технически русичи не могли взять город целых 9 месяцев. И, возможно, так и не взяли бы, если бы не банальная измена. По крайней мере, летопись утверждает, что причина была именно в ней: священник по имени Анастас выпустил в руский лагерь стрелу с запиской, в которой указывалось, где находится подземный водопровод в город.

Русичи перерыли водопровод, и жажда заставила греков сдаться. И именно в завоеванном Корсуне Владимир и принял крещение.

С этим событием связана и соответствующая “чудесная легенда”. Якобы Владимир после взятия Корсуня вдруг ослеп, но когда его во время крещения облили святой водой, прозрел — что и убедило самого князя и его дружину в силе христианского Бога.

Показательно, впрочем, что эта легенда значительно менее распространена, чем известная басня о том, как Владимир выбирал между религиями, по которой князь избрал православие, потому что оно позволяло пьянствовать. Что подчеркивает довольно светский, более того — политический характер тех событий.

После Киева Владимир, как известно, крестил Новгород, где дело дошло до уличных боев: суровые северяне с их устоявшейся традицией “сепаратизма” по отношению к Киеву не очень-то стремились принимать новую веру. Впрочем, мирная христианская проповедь посланного в Новгород епископа Иоакима поддерживалась военной силой дальновидно прикрепленного к епископу воеводы Добрыни, так что вооруженное сопротивление Новгорода было подавлено.

Между тем, в Киеве тот самый грек Анастас, который сдал Владимиру Корсунь, возглавил первый каменный храм Руси — знаменитую Десятинную церковь. А первой знаменитой монахиней стала бывшая “главная жена” Владимира — княгиня Рогнеда, в свое время взятая им силой (и изнасилованная на глазах у родителей). Сначала христолюбивый князь предложил ей выйти замуж за кого-либо из дружинников — но гордая княгиня заявила, что умрет княгиней, и постриглась в монахини.

Так православие утвердилось на Руси. В заключение, впрочем, следует сказать, что спокойным и стабильным его развитие не было никогда. И неурядицы начались задолго до “присвоения” Киевской митрополии Московским княжеством, да что там — задолго до монгольского нашествия.

Так, уже Владимир регулярно конфликтовал с Константинополем из-за своего желания влиять на процесс назначения Киевского митрополита. А вскоре еще дальше пошел князь Ярослав Мудрый: в 1051 году он, вообще не посоветовавшись с Константинополем, поставил первого русского митрополита — знаменитого Иллариона.

Формально за Иллариона голосовали епископы, но нетрудно догадаться, что особого выбора у них не было. Поэтому традиция “вмешательства государства в дела Церкви” на Руси существует ровно столько, сколько существует сама Церковь.

Позже, задолго до раскола руского православия, случалось на Киевской митрополии и одновременно по два митрополита. Например, в середине ХІІ века, во время борьбы за Киев между князьями Изяславом и Юрием Долгоруким, новый митрополит завозился в город каждый раз, как его брало войско одной из враждующих коалиций. Были и анафемы, которые новые митрополиты провозглашали по указанию соответствующего князя — и не только другим князьям, но и своим собственным предшественникам...

Поэтому корни и истории московского митрополита Ионы, и темы “политических проклятий” а-ля Мазепа уходят еще в древние времена Киевской Руси. Когда никто и подумать не мог, что Москва будет диктовать волю и светской, и церковной власти в Киеве.

Наверное, единственный вывод, который из этого можно сделать, — необходимость различать “Богово” и “кесарево”. И понимать, что межконфессиональная борьба — это на самом деле обычная политика, которой немало современных пастырей занимаются не менее умело, чем торговлей подакцизным товаром.

В конечном итоге, как мы знаем, Иисус не завещал верить ни в Патриарха Кирилла, ни в Патриарха Филарета. Он просто говорил: “Где вас двое или трое собрались во имя Мое — там Я среди вас”.

Александр МИХЕЛЬСОН