ПАРТНЁРЫ
Немолодая уборщица в спецодежде гребет веником мусор, смешанный с рыжим реагентом — песко-соляная смесь, которой посыпают дороги Липецка. Утренняя полутьма еще не отпустила землю, придавая всему окружающему пустынный и неприветливый вид. В такую рань жизнь в этом городе за 500 км от Москвы густится только на вокзале в часы прибытия поездов, и у автобусных остановок. Нас тут, у Ж/Д около 15 человек, напряженно высматривающих автобус: прибывшие с поезда, вроде меня, и рабочие заводов и фабрик, которые торопятся на утреннюю смену. Напротив остановки оживает кафе “Хуторок” — харчевня в украинском стиле, ночью там была вечеринка. Администратор в блузе под вышиванку выносит пустые бутылки.
До Липецкой карамельной фабрики Roshen, дочерней структуры украинской кондитерской корпорации, принадлежащей президенту Украины Петру Порошенко, — семь остановок по прямой. Двери автобуса открываются с шумом. До Доватора едете? Заходите.
— А Вам куда именно? — спрашивает водитель автобуса, признав во мне неместную.
— Мне на Липецкую фабрику.
Пауза. Водитель, молодой веселый парень с взъерошенными волосами, думает. Он внимательно смотрит на меня круглыми глазами, и кажется, вроде думают его зрачки. Я вопросительно смотрю на него, он — на меня.
— Так у нас тут все фабрики — липецкие!
Ну конечно, тут все липецкое. И дома, и фабрики, и магазины, и люди — и все, что происходит за окном автобуса — все в Липецке. Небольшой городок, жизнь которого концентрируется в двух больших торговых центрах и двух драмтеатрах. Центральный рынок и фабрики по окрестностям.
За окном еще немного картинок этого города. Вот мужчина с густой рыжей бородой и красивой собакой устанавливает самодельный стенд для сбора средств: на проект “СевернаяАляска” — ездовые собаки в помощь детям. А вот немолодая супружеская пара караулит у входа в “БыстроДеньги” — популярный в городах России сервис микрокредитов. Много маленьких лавок с продуктами первой необходимости.
— Вы не местная? — спрашивает водитель.
— Я из Киева.
— Ого! Занесло! Садитесь, погреетесь у печки.
Он включает ее на полную.
Старушка у холодного окна за нашими спинами поглядывает и плотнее кутается в свое пальто.
Водителя зовут Костя — словоохотливый молодой парень из пригорода — находка для шпиона.
У руля привинчена табличка: “Проезд 17 рублей. После 20:00 — 20 рублей”.
— Киев-Киев... Не, из Киева я еще никого не возил. Из Севастополя возил, беженцев из Донецка возил, их тут, в Липецке очень много. Один из них, мой сменщик, такие ужасы про войну рассказывает, — над головой у Кости болтаются турецкие четки со стеклянным глазом — амулет от сглаза. К нему привязана георгиевская ленточка.
— Про русских на Донбассе рассказывает? — испытывающее смотрю на Костю.
Он косится на меня, стараясь не выпускать дорогу из вида. Видно, что подбирает правильные слова. Включает дипломатию.
— Видите как оно, конфликт международный, а страдает народ. Я часто вожу по этому маршруту рабочих в Сенцово. Село. Там находится одна из фабрик вашего Порошенко. Их тут два производства. Так вот в прошлом году людей стало меньше. Началось сокращение. И у меня выручка упала. Помню, зимой совсем плохо было. Студенты и школьники на карантин ушли, “карамельных” сократили — вообще глухота. А вы что, на работу устраиваться приехали — на Рошен?
— Это уже как получится, — улыбаюсь Косте еще не зная, чем закончится сегодняшний день. — А что в городе про фабрику говорят?
— Да разное. Кто-то ругает вашего Порошенко. Потом мне пацаны со смены рассказывали, что фуры рошеновские резали и грязью забрасывали. Но я слышал, что зарплаты там хорошие.
На этих словах Костя резко ускоряется и резко тормозит у остановки. Он обогнал частное маршрутное такси и обрадовался этому как ребенок.
— Это называется “косяк”, обогнал частное маршрутное такси — “накосячил” пассажиров. А сколько у вас еще времени до встречи? — спрашивает мой новый знакомый.
Два часа. Костя предлагает сделать с ним еще круг по маршруту до первого перерыва в его графике. Ему скучно и любопытно.
Он показывает мне просыпающийся город. Вот у остановки киоски-коробочки “Липецк. Лото”. А вот мы проезжаем дом, на всю стену которого мурал “Липецкие летчики самые лучшие”.
Водитель паркует автобус на стоянке у вокзала, недалеко от места, где меня подобрал. Уходит за кофе и возвращается с двумя пластиковыми стаканчиками и чем-то, выпирающим из кармана куртки.
— Прошу — протягивает Костя вафли в шоколаде. Извините, не Рошен, других не было. — А теперь давайте подсчитаем, сколько я заработал за два часа. Он пьет чай, вкусно отхлебывая. Считает.
— Вот из-за этой штуки, он без уважения и бережности хлопает по карточному терминалу, привинченному за его головой, — много людей лишилось работы. Они к нам из Москвы приехали вместе с социальными карточками и кондукторами. Так за проезд 17 рублей, после 20:00 — 20 рублей, а по этой штуке — 14 рублей. Чтобы народ на карточки переходил.
— Век прогресса...
— По-другому. Сейчас вообще никто никому не нужен, — вот что хочу сказать, — резюмирует Костя. — Но ведь мы русские, терпим-терпим, а потом...
— А что потом?
Костя молчит.
— На Болотную площадь выходите? — спрашиваю.
— Не думаю. Вот сравните Липецк с Москвой — два разных государства. Тут людям только бы работу не потерять.
Костя высаживает меня на остановке в двух шагах от фабрики и оставляет телефон — на случай, если меня там не примут.
— Легко!
Чарли и его Карамельная фабрика
Казаков подводит меня к цеху номер один. Предлагает надеть халат, бахилы, а волосы спрятать под шапочку.
Следит, чтобы тщательно вымыла руки специальным средством в колбе над умывальником при входе в цех. Моет сам. Ну что, готовы? Еще минута и Казаков приоткрывает рукой полиэтиленовые мягкие двери, как будто бы он волшебник — Вилли Вонка, а там, за дверью сейчас предстанет чудный мир “шоколадной фабрики Чарли”: травяные луга из сладкого мятного сахара в Шоколадной комнате, Шоколадная река, по которой можно проплыть на розовой сахарной лодке, или комната Изобретений с нетающими леденцами.
— Добро пожаловать в цитадель бандеровщины в центре Липецка, — шутит Казаков. Мы — внутри.
“Шоколадная фабрика Порошенко”, ставшая предметом острого троллинга украинского президента, за тридевять земель от Киева и такая реальная тут, в Липецке. С порога становится ясно — нет тут шоколада. Тут его никогда и не было. На Липецкой фабрике Roshen делают только молочные и желейные конфеты, леденцы и вафли, ароматы ассортимента четко слышны в воздухе.
В цехе, где производят самые популярные желейные конфеты “Бешенная пчелка” тепло и пахнет как на кухне у бабушки, когда она варит сгущённое молоко для вафельных трубочек. Нет тут шоколадных рек, но слева и справа гудят производственные линии, у которых дежурят рабочие фабрики в противошумных наушниках. Все тут торопится, жужжит, переваливается, мчится сыпется, крошится, режется, заворачивается и упаковывается, как будто бы это не конфетный цех, а Диснейленд со скоростными горками для лилипутов в разноцветных кафтанах. Или же это подземный город гномов, где сказочные герои добывают свои сокровища.
Маленькие разноцветные желейные конфетки в разной степени готовности бегут по конвейерным линиям, как электронные строки на биржевом табло. У одной из конфетных линий на стуле сидит крупный, чуть сутулый мужичок, с зарубинами на щеках. На голове чепчик, левая рука в темно-зеленой перчатке. Он держит ее над конфетками, как если бы он подкармливал хлебом корюшку в пруду, чтобы внезапно выхватить горсть непослушной рыбы голой рукой. “Перчатка”, так я его назову, — дежурный по браку. В обществе есть солдаты таких загадочных профессий как, например, дежурные у эскалаторов метрополитена, которые сквозь стекло маленькой будки часами следят за дисциплиной пассажиров и выключают эскалатор рубильниками — в случае опасности. Говорят, бич для таких “смотрящих” — дремота. Мужчина смотрит на конфеты, вроде гадает по ним. Каким-то чудом он не двигается и не спит, вроде его привинтили к месту и лишили сна.
Если женщина у эскалатора наблюдает за людьми, то задача дежурного по браку — “выловить” погнутую карамельку. У правой ноги стоит ведро, куда он сбрасывает брак — помятые, покореженные, поломанные конфеты.
— Как у вас голова от этих “бегущих” конфет не кружится? — пристаю к человеку в одной перчатке.
Он суров и молчалив, но вдруг на вопрос с ним случается решительная метаморфоза, и Перчатка улыбается:
— Не сплю. Привык.
— Может попросите начальство купить вам плеер с наушниками? — не унимаюсь я.
— Зачем? — заинтересовано спрашивает Перчатка.
— Музыку слушать, стихи Пушкина, или там, английский учить.
— Тут бы русский выучить, — смеется он.
Казаков знакомит меня с начальником цеха Анжелой Карцевой — симпатичной молодой женщиной, которая работает тут около десяти лет — прямо с университета. Видно, что Казаков ей доверяет, а она — ему. Начальника почитает, сотрудников строит, работу любит. Обстановка в ее кабинете говорит о том же.
На мониторе заставка — пчела кусает за нос ежа, такая же бешенная пчелка, как на этикетках конфет, которые производят в цехе Карцевой. Над монитором висят фотографии с коллегами на каком-то корпоративе. Кнопкой над столом прилепили открытку, где изображена румянощекая девочка, на голове которой коробка от Киевского торта — авторства украинской художницы Евгении Гапчинской.
— Киевский торт тут все любят. Я сам, когда в Киеве бываю, конфеты и торт домой везу, — говорит Казаков и оставляет нас с Карцевой наедине на некоторое время.
20 минут в кабинете начальника и понятно, чем Анжела живет на работе. Пока мы разговариваем, в кабинет неуверенно просится молодой рабочий в голубых брюках со свежей карамелью, ляпнувшей ему на брюки. Судя по виду, он где-то ошибся и теперь несет объяснительную: на производстве произошел брак конфет из-за смены технологических линий, теперь вот ищут виноватого. У Карцевой еще стопка похожих записок. Прямо под моими руками самая типичная “опоздательная”. “В связи с погодными условиями на дороге Липецк-Добринка автобус опоздал на 15 минут чего раньше не было. Здесь моей вины нет”, — пишет докладчик Андрей.
— У нас тут за опоздание строго. За опоздание и гигиену. Соблюдаем нормы чистоты, — улыбается девушка, а я рассматриваю ее ухоженные руки с хорошим маникюром.
— Что самое тяжелое в вашем деле?
— Увольнять людей. Особенно молодых и перспективных. Хорошо, что сейчас приходится делать это не так часто.
2014 год был очень тяжелым для руководства Липецкой фабрики. Из 1800 работников пришлось уволить больше половины. Сегодня их численность по всем филиалам Липецкой фабрики достигает 900 человек.
Главная причина — снижение спроса на продукцию. Как из-за общего кризиса, так и из-за патриотического саботажа российских потребителей. В 2015 году, по словам Казакова, дела немного пошли на поправку. По крайней мере, людей больше не увольняют.
— Нет ли у вас в коллективе противоречий из-за собственника компании? — спрашиваю у Анжелы.
— Мы стараемся держаться подальше от политики.
Некоторое время назад Казаков даже ввел негласный запрет на дискуссии о политике, и теперь работников тут разговорить непросто.
— Да по-разному бывает, — говорит Казаков. — И у меня среди друзей есть такие, которые не понимают, как я тут работаю. Но большинство относятся с понимаем, ведь у меня есть работа, которую я люблю. Многие переживали за меня и в 2014-ом году, когда у нас проблемы были из-за суда с конкурентами, и потом с обыском.
В 2014 году фабрика остановила работу из-за иска конкурентов — российского холдинга “Объединенные кондитеры” за неправомерное использование советских кондитерских брендов. В рамках этого дела Тверской районный суд Москвы наложил арест на 2,8 млрд рублей, которые находились на счетах компании в России. Почти год назад, 1 апреля 2015 года, работу предприятия заблокировали представители силовых структур. Правда, потом ушли. А счета удалось разблокировать.
В целом сотрудники фабрики за работу держатся. Зарплата у работяг — 24-27 тысяч рублей. В переводе на гривны — 10-11 тысяч. Средняя зарплата в Липецке, по статистике порталов по трудоустройству, 28-29 тысяч рублей. — У нас-то в общем очень даже хорошо: зарплату платят без задержек, развозка есть, условия труда — хорошие, даже столовая есть бесплатная. Хотите покажу?
— Казаков приглашает на обед.
В столовой сыто и вкусно — мясо, рыба, несколько видов салатов и компот. И действительно, в последний год жизнь на фабрике как-то потихоньку пошла на поправку.
Шумные цеха повторяются один за другим, в каждом делают новый вид конфет. При переходе из цеха в цех приходится мыть руки и поправлять шапочку на волосах: не дай Бог, хоть один выпадет из-под шапки и попадет в производство. Вот работники собирают начинку, пролившуюся из пакетов. А вот толстая карамельная масса, похожая на змею. Как анаконда она тянется по производственным линиям и на на глазах меняет форму.
А вот, в другом цехе конфетки помадка — любимые Казакова. Они тянутся по бегущей дорожке в емкость, где будут облиты глазурью. Вот так, без темной окаймовки они смотрятся как будто бы с темнокожих конфет сняли кожу. Я выхватываю одну прямо с линии, пока Казаков отворачивается — конфета еще теплая, мягкая и очень вкусная. А вот огромные цистерны, в которых хранят патоку.
Казаков проводит меня мимо витрины с идеальными образцами продукции, на которой выставлены конфеты в двух разных упаковках: до войны и после начала. Разницы никакой, кроме того, что посткризисная упаковка разбрендирована. То есть нет на ней метки Roshen — антикрисизная мера менеджмента, чтобы не дразнить покупателей. После того, как фабрика совершила этот вынужденный ребрендинг, продажи продукции увеличились.
— В Крыму в супермаркетах продаются конфеты “Рошен” вашей фабрики. Вы туда тоже поставки делаете?
— Да, кто-то из дистрибьюторов торгует.
— Скажите, а правда, что Липецкая фабрика делала спецзаказы на 23 февраля как для Кремля так и для правительства ДНР?
— Это фейки. Мы регулярно их опровергаем. Не можем мы делать такие вещи, потому что весь бренд-бук нам присылают из Киева. Про 23 февраля вообще фейк, потому что, как вы видите, у нас нет производства шоколада. Я уже устал отбиваться от этих фейков.
— А с ДНР и ЛНР торгуете?
— Нет.
— А там есть ваши конфеты, не в курсе?
— Если и есть, то, наверное, контрабандой или через гумконвой, но я не знаю наверняка, нужно уточнить.
Мы проходим дальше, мимо жужжащих конвейеров.
— Хорошая у вас фабрика. Люди вас тут любят.
— Да, у нас хорошо, — говорит Казаков и видно, что он — на своем месте, — это не вся фабрика, давайте я вам еще покажу.
Казаков усаживает меня в свой автомобиль, и мы едем в соседнюю Косыревку, где находится недостроенный объект — инвестпроект десятилетия, брошенный в кризис.
Казаков молча ведет машину и поглядывает на меня исподтишка.
— Ну что, как вам фабрика?
— Фабрика-то хорошая. А ситуация неоднозначная.
— Почему?
— Просто у нас, в Киеве, многие плохо относятся к тому, что здесь происходит.
— Знаю. Второй год живем в этом.
— Речь о двойных стандартах. Претензия звучит где-то так: вы платите налоги в местный бюджет, из которого, финансируется российская армия, которая в свою очередь…
— Ну я понял, — перебивает меня Казаков, — А также здравоохранение, образование. Из этих же денег происходит наполнение соцфондов и выплату пенсий. Главный корень всех проблем и конфликтов на Донбассе это Липецкая фабрика. Понятно. У меня иногда складывается такое впечатление, что если нас закрыть, конфликт на Донбассе исчезнет сам собой. Многие инвесторы следят за тем, что происходит, в том числе, и на Липецкой фабрике. Я думаю, если бы бизнес у нас, грубо говоря, отжали, очень многие бизнес-проекты закрылись бы. Сегодня поругались с Украиной, вчера поругались с Турцией. Послезавтра поругаются с Германией, так что, будем немецких инвесторов закрывать что ли? Давайте Coca-Cola запретим. Давайте остановим и закроем завод холодильников Indesit, который выкупила Whirlpool, чтобы американцы тут денег не заработали. Ну давайте не будем путать политику с экономикой. Если политика вмешивается в экономику, плохо всем.
Мы подъезжаем к огромному недостроенному помещению в соседнем от Липецка селе Косыревка — тут огромное недостроенное здание и большой логистический комплекс. Казаков приосанивается и расправляет плечи. Чувствуется, что хозяин он — скорее тут, чем в цехах, откуда мы приехали.
— Мы тут провели часть жизни в 2012-2013 годах, фактически за полтора года с нуля построив огромный логистический центр на более 60 тыс. поддонов для готовой продукции.
Мы поднимаемся по ступенькам помещения, где пахнет краской и всем новым. На стенах развешены картины шоколадных конфет, которые продают в Киеве.
— Если бы инвестпроект заработал, все бы это мы производили и у нас.
— И киевский торт?
— И торт тоже. Мы хотели полностью локализировать рошеновское производство и выйти в безусловные лидеры. Рассчитывали направить все дивиденды вот на это. Как раз те деньги, которые на счетах лежали и потом разморозили. Однако Киев в какой-то момент строительство остановил, дивиденды отозвал к себе. Оно и понятно. Могу себе представить, какой бы шум начался, если бы Порошенко продолжил инвестировать в эту достройку.
— Почему фабрика так долго продается?
— Ведь не я ее продаю. Еще пару лет назад привозили инвесторов, а сейчас вообще никого. Следственный комитет наложил арест на часть зданий и земельных участков, покупатели отпали сами собой. Кто будет связываться с арестованными активами?
— А вы бы хотели, чтобы фабрику продали и у вас появился новый собственник?
— С одной стороны да, потому что ситуация тупиковая. Собственник не будет развивать этот инвестпроект. С другой стороны — нет, потому что Roshen по-настоящему хорошая корпорация, сделанная руками Вячеслава Москалевского. Мне действительно нравится то, как выстроена система работы компании.
— А Порошенко сюда часто ездил?
— Один раз был, давно очень, и то, по стечению обстоятельств, я тогда уехал.
Казаков показывает на полупостроенное помещение, красивое, но местами под ветром колышется стройматериал — пройдет еще пару лет и оно начнет разрушаться.
— Покажите ваши владения. Поможем Порошенко продать фабрику, — шучу я. Мы заходим внутрь.
Огромный логистический комплекс похож на здание “Мистецького арсенала” — огромное, с паллетами под потолок. Казаков по хозяйски показывает все, что удалось сделать за то время, пока были деньги на строительство. Все современно и технологично. Через специальные ворота двое людей загружают готовую продукцию в вагоны поезда. Склад заполнен, но есть много пустующих полок. Мимо проезжает задорный сотрудник на сегвее. Здоровается и мчит дальше.
Тут Казаков гордится всем, особенно раздевалками для персонала, где сияющие санузлы и новые шкафчики для переодевания. Пока пустующие.
— Ну как, хорошо у нас?
— Очень хорошо. Еще бы нашелся инвестор…
Размышляю о суде по разблокировке счетов компании, благодаря чему Порошенко сумел вывести из России свои дивиденды. Было ли это решение суда “договоренным” или же просто решение российский суд вынес по справедливости и закону. Казаков говорит о втором варианте, о справедливом суде.
— Вы знаете, удивительно, но в целом это действительно так, — говорит Казаков.
В этот момент уместно вспомнить фразу из книги Ложкина о фабрике, которая толком не работает из-за действий российских властей. Пока все увиденное и услышанное не говорит об этом. Да, проблемы есть. И с отношением к фабрике и ее продукции населения, и с действиями некоторых российских госинстанций. Например, судебная тяжба, связанная с претензиями налоговой службы по возмещению НДС. Но, судя по тому, что фабрику не закрыли и не отобрали, речь не идет о системном характере давления государства. Бизнесу Порошенко в России дают работать.
— Можно Вас сфотографировать на лавке?
— Зачем так много фото? — говорит Казаков и подчиняется.
— Вы сами говорите, Порошенко тут был один раз и то давно. Хочу показать ему какая она, Липецкая фабрика.
Казаков показывает мне все, что можно увидеть на этой фабрике. Тут много производства, везде порядок. И пахнет тут хорошо.
Вот цех, где готовят сиропы для “Бешенной пчелки” и создают вкусы. Цех похож на лабораторию парфюмера, по колбам разлиты разноцветные жидкости и рассыпаны порошки, создающие вкусы — вишня, лимон, клубника. Помещение до отказа заполнено ароматами, и на языке крутится фраза из известного романа “Парфюмер”: кто владеет запахом, тот владеет сердцами людей. Сам рецепт, что и с чем смешивать, чтобы получились вкусы и запахи, висит на стене. Главная по цеху — невысокого роста зрелая блондинка улыбается и просит его не фотографировать — это секрет, чтобы конкуренты не узнали.
— Я уже пропахла этими запахами, люди в автобусе оборачиваются.
Но меня волнуют не так запахи этого места, а настроения. Каждому встречному рабочему я невпопад задаю вопросы о политике и Порошенко: как они воспринимают то, что работают на президента Украины? Ни один не пожаловался. Люди держатся за свои рабочие места.
Сердятся ли на него каждый раз, когда он называет Россию — страной агрессором, из-за чего снижаются заказы на продукцию на их фабрике? Стараются об этом не думать и не говорить.
Как они оценивают войну на Донбассе? В основном, считают, что там идет гражданская война и российских войск нет. Когда говорю, что собственник их фабрики считает иначе, отмалчиваются. Разрыв шаблона присутствует, но его стараются глубоко спрятать, чтоб не мешал любимой работе. Позиция практически всех — политика и личные убеждения отдельно, а фабрика отдельно. Сложные отношения между Украиной и Россией не должны мешать процессу производства “Бешенной пчелки”.
Да и в большей мере людей беспокоит не политика, а достаток в их семьях. Чтобы премии платили и денег на отпуск хватило.
— Куда летом поедете отдыхать? — спрашиваю у парня из отдела “кондитерской парфюмерии”.
— В Крым, куда же еще! Ведь он теперь наш!
Светлана КРЮКОВА
Что скажете, Аноним?
[15:20 23 мая]
18:40 23 мая
18:20 23 мая
18:00 23 мая
17:40 23 мая
[23:55 28 апреля]
[20:15 02 апреля]
(c) Укррудпром — новости металлургии: цветная металлургия, черная металлургия, металлургия Украины
При цитировании и использовании материалов ссылка на www.ukrrudprom.ua обязательна. Перепечатка, копирование или воспроизведение информации, содержащей ссылку на агентства "Iнтерфакс-Україна", "Українськi Новини" в каком-либо виде строго запрещены
Сделано в miavia estudia.
