Источники и риски “белой революции” в РФ

 

Увлечение антизападнической пропагандой и имперским национализмом отвлекло внимание Путина & Ко, которые не заметили растущую угрозу своему правлению внутри страны. Но те же самые факторы могут в будущем подорвать и возрождающееся сейчас демократическое движение России.

Пока еще неясно, каким будет исход текущего электорального восстания в Москве. Но очевидно, что российская политика существенно изменится в 2012 году. Правда, вопрос о том, станет ли Россия более демократичной и свободной в результате нарастающих протестов, остается открытым. Тем не менее, уже сейчас можно говорить о, как минимум, попытке проведения “цветной революции” в РФ. Очевидно, что возможная российская “белая революция” не будет революцией в полном смысле этого слова — как, впрочем, и другие “цветные революции” не были полноценными революционными переворотами. Но то, что происходит в данный момент в России, уже напоминает типичный шаблон — массовые протесты после сфальсифицированных выборов, которые частично делегитимизировали существующее руководство страны — т.е. череду событий, похожих на те, что произошли в Сербии в 2000, в Грузии в 2003, в Украине в 2004 и в Кыргызстане в 2005 годах (а, возможно, и на недавние развития в арабском мире). Почему же на глазах распадается путинская система, еще год назад выглядевшая такой стабильной?

Путин совершил, как теперь выяснилось, одну крупную стратегическую, а также одну ключевую тактическую ошибки в построении своей управленческой системы, которая могла бы просуществовать и долее. Стратегически, главный путинский просчет заключался, наверное, в том, что его “вертикаль власти” не выполняла одну из своих основных целей: решительно прекратить или, по крайней мере, существенно снизить коррупцию в постсоветской России. Вместо того, чтобы создать современный авторитаризм наподобие послевоенного южнокорейского, тайваньского или сингапурского, путинское правление скорее усугубило, чем уничтожило определенные патологии позднесоветского и постсоветского периодов. В первую очередь, оно не уменьшило взяточничество во всех отраслях общественной жизни России. Коррупция стала, по видимости, проблемой даже в органах госбезопасности, выросших из советского КГБ, откуда и пришел Путин.

Это и некоторые другие упущения в модернизации России подорвали смысловой фундамент путинского неформального контракта с российским обществом: поменять политическую свободу на эффективное госуправление. Вместо этого “национальный лидер” сократил российские гражданские и политические права, не произведя взамен ни обещанное искоренение смычки между государством и “олигархами”, ни ожидаемое подавление произвола бюрократии. Не случайно, один из лидеров текущего протестного движения, Алексей Навальный, изначально сделал себе имя, ведя блоги о скандальных случаях коррупции среди российской элиты.

Основной же тактический промах Путина состоял в том, что он не понял или не хотел понять природу и причины постсоветских “цветных революций”, в первую очередь украинской “оранжевой”, и, таким образом, извлек из них неправильные уроки. Путина и Ко. должно было насторожить, насколько быстро и легко растущий авторитаризм Кучмы-Януковича был свергнут в 2004 году жителями “Малороссии”, как часто называют Украину в “Великороссии”. Публичное толкование Путиным и Ко. “оранжевой революции” как последствие коварных деяний западных спецслужб и фондов было, видимо, связанно и с тем, что сам Путин и его “политтехнологи” вложили немало средств и усилий в несостоявшуюся победу Януковича на украинских президентских выборах 2004 г.

Конспирологическае интерпретация истоков украинской массовой акции гражданского неповиновения послужила удобным объяснением путинской неудачи в попытке предотвращения прихода к власти прозападного крыла киевской элиты и новой демократизации Украины. Неосоветское российское руководство — как ранее советское — впоследствии попало в ловушку веры в собственную пропаганду. Как только идея того, что главную роль в “оранжевой революции” сыграл Запад была запущена Путиным и его идеологами в российский политический дискурс, она начала существовать сама по себе. Путинская теория заговора была мгновенно подхвачена, широко распространена и “доработана” многочисленными российскими конспирологами-псевдоучёными, политическими сенсационщиками и националистическими публицистами.

В результате, российский журналистский и академический анализ социальных корней и политических предпосылок постсоветских электоральных восстаний был изначально отравлен, а выводы политической верхушки неверны. Вместо того, чтобы открыть российскую политическую систему, расширить общественную базу режима и смягчить авторитарное правление, Путин “модернизировал” свою автократию в противоположном направлении. В 2005 году, непосредственно после “оранжевой революции”, в России был введен целый ряд новых институтов, организаций и лозунгов, частично напоминающих пропагандистский арсенал тоталитарных режимов. Эти инновации включали различные молодежные организации, такие, как “Наши”, “Молодая гвардия Единой России”, Евразийский союз молодежи, “Молодая Россия”, “Местные”, а также новые кабельные телеканалы как, например, англоязычный “Russia Today”, православный “Спас” или военный “Звезда”. Сюда же можно отнести так называемую Общественную Палату, как трансмиссионный ремень, связывающий российское авторитарное государство и полуавтономную интеллектуальную элиту или День народного единства 4 ноября, который русские националисты быстро нивелировали со своим “Русским маршем”.

Примечательно, что эти и некоторые другие инициативы были все осуществлены в 2005 году, т.е. в следующем году после “оранжевой революции” ноября-декабря 2004 года. Самым заметным событием стало введенное весной 2005 года главным закулисным идеологом Путина Владиславом Сурковым понятие “суверенной демократии”, которое стало идеологическим ядром путинского мировоззрения и подразумевало, что российская политическая стабильность находится, в первую очередь, под внешнеполитическими, а не внутриполитическими угрозами. Бьльшая часть посторанжевой риторики Путина и его единомышленников продолжала состоять из антизападной истерии, имперской мегаломании, неосоветского консерватизма и националистического шовинизма.

Путин и Ко. не только позволили своей собственной пропаганде ввести себя в заблуждение. Они также упустили из виду, что, хотя демократическая идея слаба, тем не менее, она имеет свои корни и в России. Русская демократическая традиция восходит, по меньшей мере, к декабрю 1825, когда группа российских аристократов, ставших впоследствии известными под именем “декабристы”, совершила неудачную попытку положить конец русскому самодержавию. Эта политическая тенденция была продолжена в 19-м — начале 20-го веках западниками и славянофилами, эсерами, “меньшевиками”, а также конституционными демократами в период заката царского режима.

Во время советского правления, “шестидесятники”, правозащитники 1970-х, а также т.н. “неформалы” поздних 1980-х, помогли подготовить почву для демократизации России, которая стала возможной в начале 1990-х в результате Перестройки Горбачева. Ряд активистов сегодняшнего протестного движения либо сами участвовали, либо были инспирированы идеями, духом и деятельностью этого предыдущего поколения демократов позднего советского и раннего постсоветского периодов. Символически также, что демонстрация, 24 декабря 2011 года состоялась на проспекте с имени Андрея Сахарова, который в последние месяцы своей жизни сыграл немалую роль в разложении советской системы в 1989-1990 гг.

Хотя историческая традиция сегодняшних протестов выглядит обнадеживающе, конечные политические успехи российского демократического движения были, пока что, весьма скромные. Все предыдущие попытки демократизации России, будь то в 1825, 1905-1917 или 1991-1999 гг. — заканчивались плачевно. Сегодняшний демократический импульс может стать жертвой факторов, подобных тем, что положили конец, например, введению Горбачевым и Ельциным политического плюрализмом: разобщенность среди либералов, антизападная паранойя и имперский национализм.

Во-первых, сегодня, как и в начале 1990-х, представляется, что российское демократическое движение имеет скорее слишком много, чем недостаточно харизматичных лидеров. Возможной стратегией нынешнего режима на предстоящих выборах может стать регистрация нескольких пролиберальных кандидатов или партии, с тем, чтобы они раздробили между собой голоса либеральных избирателей. Это гарантирует то, что, как и на многих предыдущих российских выборах федерального уровня, единственной альтернативой Путину и его “Единой России” опять станут коммунисты. Например, на следующих президентских выборах Геннадий Зюганов, как и на минувших, займёт второе место после Путина. Можно даже представить себе ситуацию, при которой соперником Путина во втором раунде станет антилиберальный кандидат, набравший меньше голосов в первом раунде, чем сумма голосов, отданных за либеральных или полулиберальных кандидатов вместе взятых. Произойдет это или нет, но существуют опасения, что — как это уже было в начале и конце двадцатого века — российское демократическое движение станет жертвой своей собственной разобщенности и личных амбиций своих лидеров.

Во-вторых, антизападная паранойя может снова подорвать демократизацию России. Расширение НАТО на Восток и бомбардировка Сербии стали факторами, значительно ослабившими позиции прозападных российских либералов, которые в большом количестве сами отвернулись от Запада с конца 1990-х. В российских анализах того времени был упущен тот факт, что движущей силой расширения НАТО стало не столько рвение Америки включить в состав НАТО, например, прибалтийские государства, сколько давление этих стран на Запад впустить их в атлантический альянс. В августе 2008-го Россия наглядно продемонстрировала, чего именно опасались прибалтийские государства, и почему они настаивали на присоединении к западному оборонному содружеству в 2004 г. Без расширения НАТО, мы могли бы сегодня иметь не только псевдо-государство под названием Республика Южная Осетия, но и, возможно, “Свободный город Нарва”.

Российская истерия по отношению к натовской бомбардировке Сербии уже в 1999 году выглядела странной, поскольку воздушные рейды в значительном количестве осуществлялись немецкими, французскими и итальянскими самолётами, т.е. теми странами, с которыми Россия в то самое время пыталась построить особые отношения. А сегодня балканская ситуация выглядит совсем абсурдной: Сербия на протяжении уже нескольких месяцев громко стучит в двери Европейского Союза, требуя пропуска, хотя несколько стран-членов этого Союза бомбардировали сербские военные цели не далее как двенадцать лет назад.

Антизападничество — все ещё глубоко укоренено в российском коллективном сознании, в частности, в интеллектуальном дискурсе. Это мировоззрение было основным источником легитимности как дореволюционного царизма, так и советского коммунизма и неосоветского путинизма. Постсоветский страх перед предполагаемым западным подрывом русской идентичности и российского суверенитета с большой вероятностью будет использоваться как официальными националистами существующего режима, так и внепарламентскими ультранационалистскими группировками с целью дискедитировать демократичесое движение и поставить под сомнение патриотизм либералов. Не исключено, что мы будем наблюдать, как антизападничество станет основой для сближения российского авторитарного государства с “негражданским обществом”, под которым подразумевается множество полуполитических российских групп и группировок, пропагандирующих расистские, ксенофобские, фундаменталистские, оккультистские, этноцентристские, изоляционистские и/или подобные идеи.

Третьим и, возможно, наиболее важным вызовом для российской демократизации является идея империи. Смогут ли “белые революционеры” декабря 2011 г. безоговорочно признать независимость и суверенность бывших советских республик, в первую очередь, Украины и Беларуси? Исторические однофамильцы сегодняшних потенциальных революционеров — “декабристы” 1825 г., а также Белые в 1918-1922 гг. этого не смогли.

Исторические Белые, например, были непреклонными имперскими националистами. Они настаивали во время Гражданской войны с большевиками на том, что Россия должна быть “единой и неделимой”. Под этим лозунгом подразумевалось, что национальные меньшинства Восточной Европы, Кавказа и Центральной Азии не получат независимость, а будут по-прежнему “принадлежать” Российской империи. С тех пор популярной пословицей в Украине стало высказывание: “Российская демократия заканчивается там, где начинается украинская независимость”. Смогут ли новые российские революционеры противостоять имперскому искушению, сфокусироваться на своей собственной стране и отпустить другие постсоветские нации? Сумеет ли демократическое движение оградиться от националистов и предотвратить превращение протеста в абсурд?

Старая российская элита, до и после Октябрьской революции, аппаратчики КПСС периода советского застоя с 1970-1980 гг., как и путинская команда в предыдущие годы потерпели каждый свою уникальную неудачу. Но причины упадков российских авторитаризмов и в чем-то похожи: все эти закаты произошли на фоне гипертрофированного внимания власти к внешнему миру, а не к внутренним проблемам. Российским “белым революционерам” начала 21 века можно только посоветовать не попадаться в тот же капкан, что и Белые начала 20 века. Новые “белые” должны объединиться и сфокусировать внимание страны на её внутренних проблемах. Россия только тогда сможет стать демократическим правовым государством, когда она прекратит видеть себя осажденной крепостью и цивилизационным центром, вовлечённым в геополитическую борьбу за пределами своих границ. Когда россияне окончательно расстанутся с миражами Третьего Рима и великой империи, они станут, наконец, свободными.

Андреас УМЛАНД — доцент кафедры политологии Национального университета “Киево-Могилянская академия”; член Международного дискуссионного клуба “Валдай” и Института исследовний Центральной и Восточной Европы г. Айхштетт, Бавария; главный редактор книжной серии “Soviet and Post-Soviet Politics and Society” (www.ibidem-verlag.de/spps.html).