Реакция Вассермана. Для чего Россия нарушает соглашение о раненых азовцах

Россия еще раз подтвердила свою полную недоговороспособность. Любые соглашения с ней обязательно и неизбежно будут нарушаться. Очередное свидетельство тому — намерение Госдумы принять закон, запрещающий обмен пленных азовцев (в частности, раненых). Идею подбросил штатный еврей (именно в этом контексте национальность важна) Госдумы, бывший одессит и нынешний депутат Росстага от СРЗП (”Справедливая Россия — Патриоты — За правду”) Анатолий Вассерман.

Он выразился в том духе, что нужно законодательно оформить запрет на “обмен военных преступников — от тех, кто убивал мирных жителей, до тех, кто просто украсил себя нацистскими татуировками”.

Спикер Думы Вячеслав Володин (как и Владислав Сурков в прошлом — первый заместитель главы Администрации Президента РФ) энергично поддержал инициативу: “Вы правильно вносите предложение. Нацистские преступники не должны подлежать обмену. Это военные преступники. И мы должны сделать все, чтобы они предстали перед судом”. Ведь “одна из целей спецоперации на Донбассе и Украине — денацификация”, хотя в отличие от украинцев, россияне, мол, гуманно обращаются с пленными. Правда, последнее заявление не помешало эрзац-жириновскому, временному главе ЛДПР Леониду Слуцкому призвать “сделать исключение из моратория о смертной казни” для пленных (!) бойцов. Минюст РФ тем временем обратился в Верховный Суд о признании “батальона Азов” террористической организацией (несмотря на тот факт, что такой батальон давно существует только как артефакт российской пропаганды).

Учитывая, как развивался этот сюжет, заготовка очевидна, и мы имеем дело с очередной информационно-психологической операцией. Таким образом, Москва решает сразу несколько задач:

1. Оправдать войну в Украине через наглядные доказательства “денцификации”. Перебить украинский “еврейский аргумент” как доказательство абсурда обвинений собственным.

2. Усилить пропагандистские нарративы, дегуманизирующие украинцев и объясняющие отчаянное сопротивление наших вооруженных сил фанатизмом идеологически заряженных “ультраправых боевиков”.

3. Перебить героический нарратив Мариуполя как украинских Фермопил — более эпичных, чем любые исторические аналоги.

4. Усилить позицию в переговорном процессе с Киевом за счет шантажа пленными.

5. Провести показательный трибунал в духе советских показательных процессов над “пособниками нацизма”. С обязательными попытками обелить своих военнослужащих и переложить вину за их военные преступления на подсудимых.

6. Создать условия для обмена только через обвинительный приговор и президентское помилование. То есть — усилить авторитет Путина.

7. Расшатать позиции команды Зеленского в украинском обществе. Здесь бросается в глаза то, что инициатива Вассермана совпала по времени с заявлением о приостановке переговорного процесса. Таким образом, несложно представить этот сюжет как “соглашение о сдаче Мариуполя” — и снова начать качать нарративы об изменниках и идиотах в Офисе Президента. Это по факту смысловая “вилка”: с одной стороны — предыдущая “недостаточная” с точки зрения общества активность ОП в вопросе спасения защитников и мирных жителей, с другой — явная “зрада” с нынешней схемой их эвакуации, несмотря на то, что в нынешних обстоятельствах лучших опций, чем снова положиться на слово коварного врага, очевидно, не было.

Я не предложу вам готовых рецептов, как это воспринимать и вести себя дальше. Просто следует понимать, что нынешняя война — это не только и даже не в первую очередь боевые действия. Прежде всего, это война в головах, манипулирование общественным мнением, навязывание желаемых стереотипов и вброс нужных той или иной стороне тезисов. Это постоянное втягивание противника в свою информационную повестку с целью его деморализации. Эмоциональная и некритическая реакция на любую информацию в таких обстоятельствах делает вас жертвой войны. Не ведитесь, потому что именно на это рассчитывает враг. Который снова показал то, что все мы давно и так знали. Россия — государство-террорист, и в любой ситуации будет вести себя как террорист. Гуманность она расценивает как уязвимость, соглашение — как возможность.